Утром брат рано, ещё в темноте, ушёл на работу, а Настя, не привыкшая сидеть без дела, стала помогать Тоне по дому. Когда рассвело, она наносила воды из колодца для стирки, после развесила чистое бельё на верёвках во дворе, вывела Мишу на улицу погулять. Так и прошёл день. Вечером, когда брат был уже дома, и семья собиралась ужинать, в дверь кто-то постучал. Николай, как-то странно взглянув на сестру, ответил: «Входите, не закрыто!» Дверь открылась, вошёл какой-то военный, поздоровался и, увидев Настю, смутился: «О, да у вас уже есть гости!» «А это не гости, это свои люди!» — засмеялся хозяин и предложил военному снять шинель и пройти к столу. «Знакомься, Настя, это мой друг — капитан Симбирцев! А это моя сестра младшая — Настя!» — представил он их друг другу. Настя протянула гостю руку. Его рукопожатие было крепким, а взгляд больших серых глаз — дружелюбным. Он улыбнулся: «Николай совсем уж официально. Меня зовут Александр!» И спросил: «Ну, как Вам у нас понравилось?» Настя тоже смутилась: «Да я только вчера вечером приехала, ещё ничего не видела, не успела!»
Ужин затянулся. По поводу приезда сестры Николай выставил припасённую бутылку водки. Раскрасневшиеся мужчины говорили о каких-то своих делах, спорили о чём-то. Александр время от времени поглядывал в сторону Насти. Ей, не привыкшей к вниманию мужчин, которых в селе можно было перечесть по пальцам, было немного не по себе. Но и сама Настя тоже украдкой бросала на него любопытные взгляды. Ей понравился этот широкоплечий, чуть выше среднего роста молодой мужчина с военной выправкой. Ему очень шла военная форма. Но вот Александр, глянув на настенные часы-ходики, засобирался уходить: «Хорошо тут у вас, да засиделся я, пора бы уже и домой, ведь тебе, Николай, завтра рано на работу надо, да и мне тоже!» Одевшись, он подал на прощание руку Насте: «Приятно было познакомиться! Надеюсь, ещё увидимся?» Николай засмеялся: «А вот приходи завтра к нам снова, и увидитесь!» Попрощавшись с Тоней и Николаем, капитан ушёл.
А назавтра вечером он пришёл снова. Тоня возилась с детьми, Николай тоже что-то делал по дому, и Александр пригласил Настю: «Погода сегодня очень хорошая, ни мороза, ни ветра нет, пойдёмте на улицу, подышим свежим воздухом!» Николай поддержал друга: «Идите, идите, что дома-то сидеть! На улице и вправду тепло сегодня!» Настя и Александр вышли на улицу, постояли у калитки, привыкая к темноте. Свет шёл только из окон домов, да горели фонари на столбах вдоль ограждения лагеря, где содержались японские военнопленные. Александр махнул рукой в ту сторону: «Вот там я и работаю — в медсанчасти!» «Так Вы же военный?» — спросила Настя. «Я военный врач» — ответил он. Они пошли рядом по деревянному тротуару. Настя в темноте оступилась, и Александр поддержал её за руку, да так и не отпустил. Он рассказывал ей о себе, о фронтовых годах, о службе здесь, расспрашивал о её жизни. Оказалось, у них много общего: они земляки — и он, и она родились на Волге, даже «окали» одинаково. Оба перед войной потеряли отцов, а ещё раньше у Александра умерла мать. Из родных осталась у него одна только младшая сестра, потому и привязался он душой к семье своего друга. Проводив Настю до дома, он сказал: «Хотя мы с Вами лично знакомы только со вчерашнего дня, я о вас много знаю. Николай мне о вашей семье рассказывал, и о Вас тоже. Так что давайте мы с Вами на «ты» перейдём, согласны?».
Капитан приходил теперь каждый вечер, и они с Настей отправлялись бродить по улицам посёлка. Однажды, когда погода стояла ветреная и холодная, он пригласил Настю к себе в гости. В квартире было чисто, как в казарме, но и по — казарменному же неуютно. Пришла морозная пора, и теперь Настя и Александр вечера проводили чаще всего здесь. И Настя из подаренного ей братом на платье весёленького ситца сшила занавески на окна. На полку для книг и в шкафчик для посуды постелила белую бумагу, вырезав её края зубчиками и узорами. И комната преобразилась! Но время бежало удивительно быстро, Насте пора было возвращаться домой, в деревню. Продукты, которые Настя брала с собой из дома, что-то быстро закончились, и получалось, что она как бы сидит на шее у брата. Мать прислала письмо, в котором сообщала, что её уже ждут на работе. Да и жена брата то молчала, то вдруг начинала разговаривать сквозь зубы. А потом прямо сказала, что у неё здесь не гостиница, ну, погостила, пора и честь знать! И что к ней должна приехать её сестра, а квартира не резиновая. И что если она надеется выйти за Симбирцева замуж, то зря надеется, он найдёт жену и лучше неё! Разговор этот она затеяла днём, когда Николай был на работе. Настя сама ещё неделю назад говорила брату, что ей пора собираться домой, но он не пустил: «Погоди, не торопись, когда ещё ты выберешься из деревни?» Она осталась, но баул теперь опустел, можно было хоть сию минуту отправляться в дорогу. Настя дождалась прихода брата с работы и, не глядя на невестку, сообщила, что завтра уезжает: «Мама пишет, что председатель колхоза уже спрашивал у неё про меня». И тут старший брат спросил: «А Саша знает об этом?» Его жена при этих словах вдруг почему-то вздёрнула голову и ответила вместо Насти: «А ему какая разница? Он-то здесь причём?» Ни муж, ни золовка ничего ей не ответили. Вскоре пришёл Симбирцев, увидел расстроенное лицо Насти, но ничего не стал говорить. Они вышли на улицу и только тогда, взяв её за руки, он спросил: «Что случилось?» Она повторила и ему, что завтра уезжает. «Это невестка не хочет, чтобы ты осталась ещё?» Настя промолчала. «Ну, да это и не имеет никакого значения, хочет она или нет. Главное, чтобы мы с тобой так решили, правда?» Александр притянул её к себе: «Я тебя люблю и предлагаю выйти за меня замуж! И никого мы не будем спрашивать, оставаться тебе здесь или нет! Ты согласна?» И Настя прижалась щекой к сукну его жёсткой шинели: «Да, согласна! Я никуда не хочу уезжать от тебя!» И потому, что всё решилось, как в сказке, вот так быстро, так хорошо, что Саша рядом, а ей никуда не надо уезжать от него, она расплакалась. Он обнял её за плечи и повёл домой. Теперь это был и её дом, а она стала в нём хозяйкой. Шумной свадьбы у них не было, они устроили просто вечер, позвали на него Николая с Тоней да троих сослуживцев Александра. У Симбирцева был патефон и целая стопка пластинок, лейтенант-сослуживец играл на гитаре, пели знаменитые в годы войны и на фронте, и в тылу «Синий платочек» и «Землянку», любимую Настей «Самара-городок», потанцевали, а потом гости разошлись по домам. Так началась Настина семейная жизнь. Раз-другой Симбирцевы приходили в гости к Булычёвым, но Тоня встречала Настю неприветливо, хотя при муже старалась этого и не показывать. Настя сделала всё, чтобы в их с Сашей квартире стало уютно, получала полагавшийся мужу офицерский паёк, готовила обеды и ужины. Обедать он стал теперь приходить домой. К приходу Александра стол всегда уже был накрыт. А вечером их навещали его сослуживцы или сами Симбирцевы ходили к ним в гости. Но чаще всего молодожёны оставались вдвоём. Им было интересно узнавать что-то новое о жизни друг друга. У Александра было два толстых альбома с фотографиями — и довоенными, и фронтовыми. Несколько раз Настя вечерами вместе с мужем рассматривала их. Один из снимков очень заинтересовал и смутил Настю. На нём стояли двое — сам Симбирцев и какая-то женщина. На вопрос Насти он, слегка покраснев, сказал: «Это я снимался в августе сорок пятого, в Берлине. Там стояла тогда наша часть. А женщину эту зовут Шарлотта, она была у нас переводчицей.
Я с ней познакомился незадолго до того, как началась война с Японией, и нашу часть перебросили в Маньчжурию. Фотограф знакомый нас перед моим отъездом и снял. Всем почему-то интересно узнать, кто это — и Тоня расспрашивала, и сослуживцы. Но я с ней так мало был знаком! А эта фотография просто как память о том, что я был в Берлине». Эту фотографию видели его сослуживцы, видела неоднократно и Тоня. Ах, лучше бы капитан Симбирцев никому не показывал этот снимок, не рассказывал о нём, лучше бы его сжёг! Ведь опасно было «иметь порочащие связи с немками советским офицерам, служившим в Германии». Но снимок так и остался в его альбоме, как мина замедленного действия. И когда-то она должна была взорваться.
Как-то вечером, когда Александр был уже дома, к ним неожиданно пришла гостья — Тоня. Да не одна, а со своей сестрой Дарьей, которая жила в том же селе, что и Настя. В войну её призывали в армию, служила она на Дальнем Востоке, да недолго — вернулась домой беременная. От кого родила сына, знала только она сама, да, может быть, её мать. И вот вдруг она стоит на пороге их квартиры! Настя простодушно удивилась: «А ты как здесь оказалась?» Та только хмыкнула: «А так же, как и ты! Вот в гости приехала! Ты уже вон сколько времени гостишь!» Александр искоса глянул на неё, но ничего не сказал. «Что ж, раз в гости, проходите, раздевайтесь. Сейчас ужинать будем!» — пригласила Настя. Невестка и её сестра сняли пальто, сели за стол. Настя нарезала хлеба, разлила по тарелкам суп. Видно было, что гостьи не голодны, но раз уж напросились, пришлось есть. Настя из вежливости поинтересовалась, какие новости дома, хотя знала их из писем матери. «А какие новости? Председатель вот велел спросить, когда ты на работу явишься? Ты же член колхоза, отпросилась на время, да и пропала». Дарья постоянно старалась вызвать Настю на ответную грубость, а та словно не замечала этого. Александр молча слушал, пока не вмешиваясь в разговор. Посидев ещё немного, Тоня засобиралась домой — там ждали дети. С ней нехотя ушла и её сестра. Но она заявилась на следующий день днём и сидела до самого вечера, тоже рассматривала фотографии из альбома, пока не пришёл домой Симбирцев. Настя снова пригласила её ужинать, та охотно уселась, так же охотно ела, заводя разговор с Александром на самые разные темы и как-то по-особенному похохатывая. Было уже поздно, время было ложиться спать, а она всё сидела. Когда же Настя прямо сказала ей, что Саше утром на работу, и гостье пора отправляться домой, Дарья заявила, что она одна боится идти в темноте, что вдруг на неё кто-нибудь нападёт: «Пусть меня Саша до дома проводит!» Вот тут он и не выдержал: «Сюда идти не боялась, а отсюда вдруг испугалась! У нас ни на кого ещё не нападали! Дойдёшь, ничего с тобой не случится!» И встал у двери, чтобы закрыть её на замок после Дарьи. Злобно глядя на Симбирцева, она стала надевать своё пальто, не попадая в рукава. Наконец, надела, тоже подошла к двери и прошипела: «Ну, голубчики, поплачете вы ещё кровавыми слезами оба, попомните вы ещё меня, попомните!»
